КАННЫ. КИНО ПРОТИВ ДЛИННЫХ НОЖЕЙ

Квентин Тарантино в Каннах - фигура номенклатурная. Вскормленный фестивалем еще в самом начале 1990-х (когда здесь показали вне конкурса его «Бешеных псов»), в середине десятилетия он получил в Каннах «золото» за свое «Криминальное чтиво», переломившее линейную историю кино фактически на «до» и «после». С тех пор минуло четверть века и вот, к 25-летней годовщине того триумфа и спустя десять лет после показанных здесь же «Бесславных ублюдков», он вернулся. Киноман до мозга костей, всю жизнь цитировавший чужое кино, ловко смешивая спагетти-вестерны и, скажем, «Пираньи 5», Тарантино впервые снимает фильм про изнанку не столько Голливуда, сколько самого кино.

В ночь на 9 августа 1969 года члены секты Чарльза Мэнсона зверски убили актрису Шерон Тэйт и троих ее гостей. Жена Романа Полански Тэйт была на последнем месяце беременности. Ее убийство, как и Вьетнам, отрезвили американское общество, положив конец затянувшемуся в США лету любви – эпохе беззаботной и восторженной.

Но не про это новый фильм Квентина Тарантино «Однажды в Голливуде». Хотя там фигурируют и Шерон Тэйт, и Роман Полански - страшно популярный тогда в автор супер-страшного «Ребенка Розмари», и Стив МакКуин, и даже Брюс Ли. Он про кино. Это кино про кино. Используя все кубики собственного стиля, Тарантино изливает здесь всю свою нежность к кинематографу, свято верит в его мощь и способность менять не только мир, но и саму его историю. И тут нужно стопнуться, чтобы не разболтать больше. Поскольку сам автор, сначала в твитере, а потом и через организаторов каннского фестиваля, просил не разбалтывать сюжет, а особенно его финал. Для чего перед показами на сцену выходил специально обученный и зачитывал просьбу автора. Вообще премьера «Однажды в Голливуде» сопровождалась небывалой давкой, какой автор этих строк не припомнит за последние лет восемь: билетов на красную дорожку было не достать, сотни людей толкались на Круазетт с табличкам, вроде «Подайте пригласительный на Тарантино», а два пресс-показа едва не закончились майданом. Я сам отстоял три часа в очереди, так и не попав в первый зал. Контролеров, которые открывали турникеты, встречали аплодисментами и свистом. Счастливчики (а людей пускали по десять человек, чтобы не смести ограждение), вбегали в зал под свист и улюлюкания остальных. И даже прохожие наблюдавли за этим как за специальным перформансом.

Сюжет «Однажды в Голливуде» вертится вокруг приключений двух закадычных друзей – гаснущей звезды телевизионных вестернов Рика Далтона (Ди Каприо) и его друга, дублера и охранника Клиффа Бута (Питт). Оба персонажа, как водится, выдуманы, хотя в герое Дикаприо проглядывает фигура Берта Рейнольдса. Мечтая о настоящих ролях, и чтобы с шекспировской страстью, Далтон тащится на встречу с ушлым продюсером Марвином Шварцем (Аль Пачино), который советует обратить внимание на снимающиеся в Италии спагетти-вестерны. Далтон раздосадован. С трудом выговаривает имя Серджио Корбуччи и рыдает на плече у весельчака Клиффа – бывшего ветерана, который, по слухам, убил жену и теперь живет с верным питбулем в трейлере. Но в Италию, конечно, летит. Здесь явный намек на карьеру Клинта Иствуда, пришедшего в большой Голливуд через Старый свет, из низкого жанра спагетти-вестернов, который в конце 1960-х превратился в модный тренд. Из Рима друзья возвращаются с чемоданами славы, а Далтон еще и с молодой итальянской женой.

Он селится в доме на Сьело Драйв в Бенедикт-Кэньон, по соседству с модным режиссером «Ребенка Розмари» и его беременной женой Шерон Тэйт, погружаясь в безудержное веселье, голливудский вертеп с бассейнами и наркотиками.

А дальше случается роковая ночь 9 августа 1969 года. Но здесь вмешивается сам Квентин Тарантино… И вот про это он просил не рассказывать.

«Однажды в Голливуде» - это про спасительную силу бульварного кино, которое сам Тарантино и канонизировал. Про второразрядные фильмы категории В и С, которые вскормили высокое искусство Нового Голливуда. Именно этот кино-мусор, по Тарантино, и есть соль кино-земли. Ведь после его «Бешеных псов» и «Криминального чтива» вдруг выяснилось, что «Пираньи 4» и «Мастер Кунг-фу 11» - точной такой же факт и культурная ценность кинематографа, как, допустим, «Осенняя соната» Бергмана.

Вегетарианское по градусу насилия и очень сентиментальное (автор ведь на шестом десятке) «Однажды в Голливуде» - задорное и наглое кино с кучей самоповторов и страшным желанием понравиться. С другой стороны, за это мы Тарантино и любим.

Душа молодого Тарантино поселилась, очевидно, в режиссере Роберте Эггерсоне. Он, конечно, не наследует стиль автора «Криминального чтива», но буйствует как тот в лучшие времена. Его фильм «Маяк» - лучший номер программы «Двухнедельник режиссеров», снятый на черно-белую пленку гиньоль про двух смотрителей маяка на маленьком острове посреди бушующего океана: косматый начальник (лучшая за много лет роль Уиллема Дефо) изводит своего стажера (Роберт Паттинсон) ночными попойками и запретами подниматься к святая святых маяка – огромной светящейся колбе фонаря. Эта герметичная история на двоих – дикая галлюцинация с отсылами к фильмам Жене и Каро, украинской моделью Валерией Караман в крошечной роли и чайками, в которых селятся души погибших мореходов.

На землю, буквально, возвращает драма нашего Наримана Алиева «Домой».

Пожалуй, самый сильный фильм со времени «Племени». И в том, и другом случае речь идет о дебютной работе. Но если Слабошпицкий к своему первому полному метру подошел калачом тертым, в сорок лет и всеоружии опыта (сериальная поденщина, пять короткометражек, пара крупных фестивальных трофеев, предательство, повлекшее за собой сначала нервный срыв, а потом и сердечный приступ), то Нариман Алиев дебютирует фактически толком не оперившись, но с какой-то стариковской мудростью и художественной зрелостью. Неведомо откуда взявшимся в двадцать шесть не полных на момент съемок лет.

«Домой» – роуд-муви, выполненный в жанре исчерпывающего фильма про семью. Мусульманскую семью: татарин-отец вместе с младшим сыном везет тело сына старшего, погибшего в Песках, из Киева в оккупированный Крым, чтобы предать земле согласно исламским обрядам.

Отец, доверенный Ахтему Сеитаблаеву – ветхозаветный Бог, молчаливый, с истерзанным сердцем, за режущей строгостью скрывающий огромную любовь к сыновьям. Это особенно бросается в глаза в сцене совершения тахарата – ритуала омовения тела. Сын младший – Алим, желторотый студент, который всеми силами желает от корней оторваться, ассимилироваться, превратиться в анонимного европейца Новой Украины. Центральная тема фильма выражена уже в самой его вывеске – семья, возвращение домой. Автор, талантливо документируя постреволюционную действительность, концентрируется на драматических взаимоотношениях отца и сына, ограничивая их действие большей частью пространством потрепанного внедорожника, в котором по коррумпированным украинским дорогам трясутся отец, сын и труп. За полтора часа экранного времени эти двое переживают невероятную эволюцию, во взаимодействии друг с другом превращаясь в свои противоположности. Сильный, крепко сложенный красавец-отец к финалу превращается в немощного старика, а романтический сын-студент – в зрелого мужчину, обретая в конце концов себя в традиции. Сын меняется, пытаясь завершить начатое отцом.

Сеитаблаева эта роль окончательно коронует на царство, превращает в суперзвезду отечественного большого экрана, наследника Ступки и всех великих. Он рычит как Брандо, цедит кофе как де Ниро, и выразительно молчит как Тихонов. И молчание это вызвучено Сергеем Степанским (который после «Вулкана» и сам оказался в актерах) так, что от напряжения в ушах начинают греметь железнодорожные составы. Фактически звукорежиссер выступает здесь и композитором, поскольку другого саундтрека у фильма попросту нет. За это Алиева наверняка бы похвалил великий Бунюэль, считавший, что музыкой пользуются только слабаки, чтобы легче было манипулировать зрителем. Но у Алиева это не маргинальный выпендреж, а стремление сохранить целостность замысла (какая может быть музыка на исламских похоронах?). «Домой», который (редкое дело) при всей своей «авторской инаковости» - очень доступное широкому зрителю кино, находится где-то в диапазоне между оскароносным «Сыном Саула» венгра Ласло Немеша и «Последним взмахом флага» американца Ричарда Линклейтера. Но без заимствований. У Алиева очень свое, глубоко личное высказывание. И потому в этом личном так четко отражается общее. Зал аплодировал стоя. А кто не хлопал, тот утирал слезы.

Клод Лелуш совершает почти михалковскую попытку реанимировать свой главный каннский хит, эмблемную мелодраму 1960-х «Мужчина и женщина». Тогда на молодого Лелуша посыпались и Гран-при Каннского фестиваля, и «Оскар» за лучший иностранный фильм, и прокатные миллионы, и слава художника-новатора, и даже первопроходца экранного продакт-плейсмента (автомобиля Ford Mustang, на котором разъезжает главный герой)

Спустя полвека после описанных в первом фильме событий (а был еще и второй – «Мужчина и женщина. 20 лет спустя»), героиня 87-летней Анук Эмме оставляет кино и оказывается во все том же роковом Довиле, хозяйкой небольшой лавки. А бывший гонщик 88-летнего Жан-Луи Трентиньяна тоскует в элитном доме престарелых, практически утратив память, но так и не забыв единственно любимую женщину.

Если предположить, что существует любовь с первого взгляда двух зрелых людей, которые, очевидно, будут любить друг друга до последнего вздоха, то следует признать право на существование и такого кино. Хотя, конечно, продолжение «Мужчины и женщины», названное автором «Лучшие годы жизни», превышает все допустимые санитарные нормы сентиментальности. Лелуша подводит вкус, заносит в немыслимую пошлость, но искупает все это даже не Моника Беллуччи в роли дочери Трентиньяна, а какая-то невероятная искренность, исповедальность. Забываясь, Лелуш делает историю немолодой пары своей собственной, интегрируя в тело фильма, под видом фантазий агонизирующего гонщика, свою же короткометражку «Свидание» (1976), стоившую ему дюжины штрафов за нарушение ПДД.

Рекомендовать этот фильм непросто. Даже фанатам «Мужчины и женщины». Отсоветовать - поостерегусь.

Источник